Киев во время Голодомора

Как жил Киев в годы Голодомора

В годы Голодомора-геноцида абсолютное большинство украинцев проживало в сельской местности. Коммунистический тоталитарный режим, создавая условия несовместимые с жизнью, направил свой удар, прежде всего, против украинских крестьян. Репрессивная машина одним из механизмов преступления геноцида избрала изъятие всего продовольствия, что привело к массовой смертности от голода.

Голодные украинцы, во многих случаях вместе с детьми, пытались любой ценой добраться до крупных городов, несмотря на многочисленные милицейские заграждения, перед которыми стояла задача сдерживать их наплыв.

В городах голод не так остро ощущался, как в деревнях. Рабочие, хоть и недоедали, получали карточки на питание, благодаря которым по крайней мере можно было получить минимальное для выживания количество калорий.

Обычные киевляне получали по карточкам в день 300 г кукурузного хлеба и 200 г муки. Рабочим давали больше – 600 и 500 граммов соответственно. Кроме того, рабочие имели возможность обедать в заводской столовой. Например, на заводе “Арсенал”. Арсенальцы часто съедали только юшку, а второе блюдо забирали домой – детям. Для инженеров на “Арсенале” была организована отдельная столовая – там кормили лучше. Рабочих туда не пускали. Инженеры также съедали свой супчик, зато кусочек мяса или котлетку, еще и картофелину и немного хлеба несли домой. Это была еда семьи на целый день.

Чиновники, парткомовцы, милиционеры, железнодорожники получали продуктовые наборы – так называемые пайки (800 граммов хлеба в день, 4,4 килограмма мяса в месяц и т.д.). Их семьи не нуждались. В вузах и школах занятия не прекращались.

Студентам наливали пустую юшку в студенческой столовой на улице Леонтовича. Этого не хватало – иногда от голода они теряли сознание прямо на лекциях. В школах учеников кормили завтраками – но за деньги. Например, в школе №57, которая находилась в центре города, кормили борщом, пшенной кашей или гречишным кулешом. Но, как вспоминали тогдашние питомцы, повара тоже имели детей, поэтому они воровали продукты и несли их домой. Школьная пища была невкусной, борщ редким. Даже в таких условиях дети умудрялись что-то экономить и забирать домой, где ждали сестричка или братишка дошкольного возраста. Голодных учеников заедали вши. Вышел приказ – всех подстричь под ноль. Поэтому все киевские школьники – мальчики, девочки – ходили бритоголовые.

В городах продолжали функционировать рынки и разнообразные магазины, где втридорога можно было купить немного продуктов. Поэтому в сознании голодных украинцев город давал надежду на получение хоть какого-то “куска хлеба”, который в то время мог спасти жизнь. Не был исключением и Киев. Непрерывный поток измученных от длительного недоедания и сопутствующих болезней людей тянулся в Киев со всех уголков не только Киевской области, но и в целом УССР. 

Яркое и одновременно жуткое описание процесса движения украинцев в Киев оставил писатель Василий Гроссман, который одним из первых в своих произведениях затронул строго запрещенную в СССР тему Голодомора. В частности, в его повести “Все течет” читаем такое описание тех ужасных событий: 

“А из села ползет крестьянство. На вокзалах оцепления, все поезда обыскивают. На дорогах везде заставы — войска энкаведе, а все равно добираются до Киева — ползут по полю, целине, болотам, лесочкам, только бы заставы обойти. На всей земле заставы не поставишь. Они уже ходить не могут, а только ползут”.

Со своей стороны Анна Кочубей, которая в годы Голодомора проживала в Киеве, оставила свои, совсем нелитературные, воспоминание об ужасах на киевских улицах.

«Я видела большую массу голодающих крестьян, – вспоминала Анна Кочубей, – которые из последних сил шли в Киев. Они почему-то стремились попасть в центр, их было много на таких улицах, как Красноармейская, Ленинская. Я вставала рано и уже в 7 уходила по своим делам. Видела, как мертвые пухлые люди лежали на улицах, у них была водянка, из трупов сочилась вода, возле них было много мух. Приезжал грузовик — “тритонка”, трупы грузил в кузов и куда-то вез. Это я видела своими глазами не раз. Потом в окрестностях Киева поставили заставы, которые не пускали людей из сел в город, и уже не так много стало на улицах голодающих, которые просили хлеба или умерших от голода. Но все равно они шли в город и шли…”

В то же время добраться до Киева по железной дороге для украинцев было еще труднее, чем пешком. Коммунистические власти, чтобы остановить приток голодающих в Киев, выдавали различные распоряжения, согласно которым запрещалось продавать билеты лицам без документов. Это было направлено против украинцев — жителей сел, лишенных права иметь паспорт и другие типы удостоверения личности.

Например, 10 апреля 1933 года постановлением бюро Киевского обкома КП(б)У предписывалось:

“считать необходимым ввести продажу билетов исключительно по удостоверению по железной дороге от станций: Мироновки, Казатина, Бердичева, Фастова, Коростеня, Яготина, Умани, Гребенки, а также промежуточных, в Киев. Такое регулирование установить по водному пути от ближайших к Киеву пристаней”.

Те украинцы, которым все же удавалось разными правдами и неправдами попасть в Киев именно по железной дороге и выйти из помещения вокзала, часто попадали в руки милицейских патрулей. По этому поводу киевлянин В.Г. Садковский засвидетельствовал следующее:

“…переходя на привокзальную площадь, я стал свидетелем другой, не менее ужасной сцены. В кольце, образованном милицией, находилась группа молодых людей на грани истощения — они напоминали скелеты, на которых обвисала порванная загрязненная одежда, истощенные лица, удивительно тонкие руки”. 

Некоторые вообще умирали в тяжелых мучениях в помещении вокзала и на привокзальной площади. Киевлянка Тамара Билоконь отмечала, что:

“…вся площадь перед вокзалом была заполнена опухшими от голода людьми. Они лежали прямо на мостовой, некоторые были совершенно безразличны, другие же, лежа, протягивая руки, просили милостыню”.

В то время на вокзале и в его окрестностях наблюдалось значительное количество бездомных детей, родители которых умерли или оставили их в городе, чтобы дать шанс выжить. Их было такое количество, что городские власти решили организовать на станции Киев-Пассажирский специальный вагон-приемник, работники которого вместе с так называемыми общественными бригадами должны были заниматься борьбой с беспризорностью в районе вокзала.

В архивном документе указано, что за период с 1 июня по 1 августа 1932 через этот вагон прошло 358 бездомных, в основном детей из села. Работники вагона проводили опрос детей, оказывали им медицинскую помощь, давали одежду, а также минимальное питание. После этого большую часть детей отправляли домой, других, кто не имел куда возвращаться, направляли в киевские детские дома, откуда они массово убегали, не выдерживая тамошних условий существования.

Украинцы, которым удалось обойти милицейские отряды и вырваться с привокзальной площади, как правило, стремились добраться до многочисленных киевских рынков, где можно было купить еду, обменять привезенный товар или попытаться договориться и найти работу. Ближайшим к вокзалу торговлей был Галицкий рынок на месте современной площади Победы или, как его называли киевляне, Евбаз (Еврейский базар). На Евбазе, по свидетельству многих очевидцев, толпились массы обессиленных от голода людей и бездомных детей.

Непосредственно на рынке располагалась и утрачена уникальная Железная церковь (Церковь Иоанна Златоуста), где голодные украинцы надеялись получить милостыню.

Киевлянка В. Левитская свидетельствовала:

“Жила моя семья тогда у Галицкого базара, сейчас это площадь Победы. Помню: толпы голодных, опухших людей из села, они на ходу умирали и трупы валялись везде — пожилые люди, взрослые и дети. Помню: бездомные дети вырывали хлеб из рук, полученный по карточкам”.

Через центр города Киева пролегал так называемый “путь нищих”, который соединял городские рынки. От Евбаза путь многих голодающих украинцев вел к Сенному или Лукьяновскому рынку, а оттуда они могли спуститься к Житнему рынку на Подоле.

Так, киевлянка Инна Кульская, работавшая в то время преподавателем украинского языка и литературы в одном из киевских медицинских техникумов на Лукьяновке, вспоминала, что когда она каждое утро шла по улице Дорогожицкой на работу, видела на Лукьяновском базаре много тел умерших от голода.

Иногда трудно было определить, жив ли человек или просто спит. Милиционеры отгоняли киевлян: “Ну что вы здесь смотрите? Плохо человеку стало, проходите. Объясняли: это ленивые, они не хотят идти в колхоз, не хотят работать.

В то же время на Житнем рынке были случаи торговли человеческим мясом. По этому делу была даже арестована группа преступников.

Еще одним местом, где сплошь и рядом толпились голодающие, были церкви, которые во все времена давали приют обездоленным и потерявшим надежду людям. Для многих украинцев киевские храмы и монастыри становились последним убежищем. Одной из церквей, куда со всего Подола свозили мертвых и полусознательных людей, была Воскресенская, которая располагалась в переулке Хоревом (разрушена большевиками в 1935 году).

Этот факт подтверждается свидетельствами многих очевидцев, в частности, по словам Галины Афанасьевой, пережившей Голодомор в Киеве:

“Мёртвых и еще живых свозили в церковь, находившуюся на Хоревой, в которой складывали несчастных. Вокруг этой церкви вырыли широкий и глубокий ров, в который периодически сбрасывали трупы, которыми наполнялась церковь”.

Поэт Наум Коржавин, тогда семилетний киевский мальчик на всю жизнь запомнил умершую женщину у их дома:

“Довольно скоро остановился грузовик, накрытый брезентом. Выскочили два парня, искусными, привычными движениями отбросили брезент, и глазам открылся слой трупов, почти скелетов. Стало ясно, что под ним, перекрыты брезентом, второй, третий – несколько слоев. Труп быстро забросили, накрыли брезентом, сели в кабину и уехали. Обыденность этой картины поразила меня”.

Случалось, что вместе с мертвецами грузили еще живых. Один человек, говорят, просил: “Что же вы делаете? Что вы меня тянете к мертвым? Я еще жив!” А они ответили: “Ты все равно умрешь. Что ж, нам тогда за тобой еще раз приезжать?”

Тела многочисленных умерших от голода украинцев каждый день подбирали на улицах города, повозками свозили на киевские кладбища, где сбрасывали в общие могилы. 

“Голодные люди по домам не ходили. Если из сел приходили, то на улицах просили. Упал — и его или ее нет. В основном мужчины не выдерживали. Было так, что стоишь на улице и видишь, как подвозят двуколку, в которую запряглись люди, кладут мертвого человека и везут на кладбище. Сбрасывали на Байковом кладбище», —  вспоминала киевлянка-свидетель Голодомора Евгения Ямкова.

Рано утром телеги, запряженные лошадьми, проезжали к Лукьяновскому кладбищу. На повозках лежали навалом груды усопших, подобранных на улицах города”, —  рассказывал свидетель Голодомора Садковский В.Г.

«В Киеве видел я умирающих жителей окрестных сел, когда так можно назвать тех отверженных существ, потерявших от голода человеческий облик. Умерших свозили в Бабий овраг и там хоронили. Привозили и полуживых, что там умирали”, —  свидетельствовал о тех жутких годах киевлянин Андрей Опанасенко.

В то же время, в вышеупомянутых 1932-1933 годах весь Киев страдал от резкого роста количества бездомных и подброшенных детей. Юрмы этих голодных бродили по рынкам, киевским улицам и вокзалам в надежде найти хоть какие-то продукты.

Чрезвычайная комиссия по борьбе с детской беспризорностью, действовавшая в Киеве в течение 1932-1933 годов, только за сентябрь-ноябрь 1932 изъяла с улиц города 2368 бездомных. Для их изоляции и последующего распределения по детским домам городские власти открыли по Киеву ряд так называемых коллекторов-карантинов. Согласно Постановлению президиума Киевского городского совета XI созыва от 3 февраля 1933 года 68% всех бездомных по Киеву составляли именно дети, прибывшие в Киев с периферии. Подавляющее большинство этих детей из-за систематического недоедания имели серьезные проблемы со здоровьем: болели разными формами тифа, дистрофией, были завошенными. 

Как видно из письма санинспектора города Киева в Президиум горсовета от 21 марта 1933 года эпидемическое состояние города в 1932 году значительно ухудшилось по сравнению с 1931 годом. В связи с прибытием в Киев большой массы голодающих, а также из-за жалкого пищевого обеспечения собственно киевлян произошло угрожающее увеличение эпидемических заболеваний, в частности, сыпного тифа и кишечных инфекций. 1931 год: сыпной тиф – 593 случая, брюшной тиф – 1659, дизентерия – 172; 1932 год: сыпной тиф – 836, брюшной тиф – 2601, дизентерия – 1057. В начале 1933 заболеваемость достигла еще больших масштабов. 

Места содержания детей были в ужасном состоянии, и они становились еще одним местом гибели. Одним из таких карантинов-приемников, где в 1932-1933 годах находились беспризорные дети, был карантин на Вознесенском спуске, 4.

При осмотре этого карантина специальной комиссией в феврале 1932 года: 

“…было обнаружено, что санитарное состояние этого коллектора ужасное. Беспризорные в количестве 160 человек расположены в двух комнатах… В помещении нет естественного света… В передней, в окнах выбиты стекла… Беспризорные скучены в разных темных углах, раздетые, грязные, не стриженые, завошивлены. Среди них не проводится никакая санобработка. Часть беспризорных лежала на грязном полу непосредственно, а для второй части есть сплошные нары; нары без кроватных принадлежностей. Воздух так тяжел, что нельзя дышать”. 

Со временем карантин стал настолько переполненным, что городские власти дали распоряжение переместить более 30 бездомных с Вознесенского спуска в другой карантин-коллектор, который располагался в центре Киева по адресу Крещатицкий переулок, 2. 

Весной 1933-го в магазинах появился коммерческий хлеб – его можно было купить по завышенным ценам, без карточек. Очередь занимали с вечера, однако милиция разгоняла людей. Потому покупатели договаривались между собой – каждый получал свой номер. Дальше всю ночь прятались от милиции боковыми улицами. А около 6 утра образовывали реальную очередь, которая растягивалась на несколько километров. Магазины открывались в 7:00, тогда же привозили хлеб. У дверей магазина люди крепко держали друг друга за пояс.

Случалось, что 15-20 бездомных подростков совершали своеобразный налет, разрывая цепь, сами становились в очередь – оттуда их уже было не выбросить. Но пустить их в очередь означало остаться без хлеба: они могли скупать пол магазина. У них водились деньги, потому что они занимались мошенничеством и ограблениями. Формально действовало правило: одна буханка в одни руки. Но этих урок боялись и отпускали, сколько скажут. Они затем перепродавали добычу спекулянтам на рынке.

Коммерческий хлеб – по форме “кирпичик” – был как опилки. Как знать, что у него подмешивали. Но его считали счастьем. Детей и крестьян милиционеры выгоняли из очереди. Детей – потому что толпа может смять ребенка, задушить его. Были такие случаи. А крестьян, потому что имели приказ. Правда, некоторым крестьянам удавалось купить коммерческий хлеб. Они, проголодавшиеся, опухшие, сразу садились возле магазина и жадно начинали есть. Остановиться не могли и… умирали от заворота кишок.

В 1933 власти позволили открыть сеть торговых точек “Торгсин” – магазины с такими вывесками появились в 36 городах Украины. Полки прогибались от колбас, ветчины, масла, муки, сахара, разных круп. Киевский Торгсин находился на Крещатике напротив Бессарабки. Голодные киевляне толпились у входа, рассматривая сквозь витрины свою продовольственную мечту. Их гоняла милиция. Дело в том, что в “Торгсине” (Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами) нельзя было покупать за советские рубли. Принимали либо доллары, либо драгоценности – золото, серебро, бриллианты.

Те, кто имел семейные запасы “на черный день” – со времен НЭПа или царской эпохи – несли в “Торгсин” кольца, серьги, цепочки, нательные крестики, золотые монеты Российской империи, серебряную посуду и т.д. Приемщики все это скупали за бесценок – как лом. Пробу золота определяли “на глазок”. Больше денег давали за бриллианты. В обмен на сданные ценности оформляли товарные ордера на сумму.

Номинал торгсиновских ордеров составлял от 1 копейки до 25 рублей. На каждом стоял розовый штамп “Киев”. Следовательно, отоварить ордер, разрешалось только в Киеве – в течение определенного времени. Если срок истекает, а нужного товара на полках нет, покупай, что есть. Или обменяй на советские деньги. Также ордер можно было продать на черном рынке: за 1 торгсиновский рубль давали 55-60 советских! Но за такую сделку можно было оказаться за решеткой.

Как бы то ни было “Торгсины” спасли многих киевлян от голодной смерти, дав возможность продержаться дополнительно несколько месяцев. А уже летом 1933-го стало гораздо легче.

Исходя из того, что по состоянию на осень 1931 г. население Киева составляло 586 тысяч, а в начале 1934-го – 510 тысяч, то с учетом рождаемости за этот период потери среди киевлян составляли – более 100 тысяч человек.

Итак, история Голодомора-геноцида открывает перед нами новые, до сих пор неизвестные факты, места, истории людей. Несмотря на тысячи работ, посвященных этой теме, до сих пор остаются белые пятна, одним из которых является жизнь Киева и взаимодействие между городом и селом в годы геноцида.

Полное, тщательное исследование всех аспектов Голодомора открывает возможности для осмысления прошлого и выводов, необходимых для предотвращения подобного в будущем.